Япония и Китай по-прежнему находятся в состоянии территориального спора по поводу архипелага Сенкаку*.
Обострение островного конфликта привело не только к фактическому бойкоту японских товаров китайскими потребителями, но также ударило по культурным связям двух стран. Харуки Мураками опубликовал в одном из сентябрьских выпусков газеты Асахи симбун эссе, призывая обе стороны остановиться и осознать, насколько важно сохранить сложившиеся культурные связи.
Перевод эссе на английский взят с сайта:
en.rocketnews24.com/2012/10/02/world-famous-aut...И далее также, увы, постфактум Нобелевской премии, перевод статьи о Харуки Мураками в The New Yorker
www.newyorker.com/online/blogs/books/2012/10/th....
В общем-то, никаких сверхновых фактов о писателе, его отношении к читателям и читателей к нему и несколько про-американский акцент в статье, но переводить о Мураками завсегда приятно.
Эссе:В разгар яростных манифестаций и чрезвычайной напряженности вокруг островов Сенкаку, новость о том, что произведения японских авторов исчезают с полок книжных магазинов в Китае, привела меня, как писателя, в состояние сильнейшего шока. На данный момент, однако, не ясно, был ли этот акт осуществлен в рамках утвержденного правительством эмбарго, или магазины по собственной инициативе снимали книги с полок. Именно поэтому я предпочту воздержаться от оценки случившегося.
По моему убеждению, из всех подвигов роста и развития Азии, за которыми мы наблюдаем последние годы, формирование и созревание того, что стало известно как «азиатская культура», является на сегодняшний день самым важным. Катализатором, без сомнения, является внезапный и колоссальный рост экономики таких стран, как Китай, Корея и Тайвань. С достижением экономической стабильности приходит развитие и расцвет культуры, наряду с обеспечением ожидаемых стандартов качества. Стал возможным культурный обмен, и уникальные творения наших стран, пересекая границы, начали циркулировать по региону.
читать дальшеБлагодаря установлению и следованию общим правилам охраны интеллектуальной собственности, нам удалось справиться с пиратством, уровень которого некогда шокировал (или же значительно ослабить его влияние). Концепции оплачиваемых роялти и творческих «авансов» в полной мере признаны в Азии, и, независимо от страны, мы обеспечили торговлю культурной продукцией за справедливую цену и на законны основаниях.
Исходя из личного опыта в этой индустрии, я скажу, что путь был долгим, и потребовалось значительное время, чтобы достичь сегодняшнего уровня. «Восточноазиатский рынок» в течение длительного периода пребывал в состоянии зарождения, вынашивания и созревания. Не имея намерения подливать масла в огонь (и не желая усугублять размолвку, когда напряжение столь высоко!), я должен избегать конкретных примеров, но рынок, на котором мы, восточные азиаты, сосуществуем в настоящем, значительно улучшился по сравнению с тем, каким он был двадцать лет назад. Он стал гораздо стабильнее. Мелкие проблемы все еще остаются, но подавляющее большинство фильмов, литературных работ, музыки и ТВ-продукции теперь доступно практически каждому, можно знакомиться и наслаждаться ими свободно и легально. Нам действительно удалось создать нечто превосходное.
Благодаря популярным корейским телепрограммам японцы существенно пополнили знания о своих соседях, и отношение к стране во многом изменилось. Корея, одним словом, перестала казаться им далекой и чужой. Кроме того, вновь обретенное знакомство со страной подтолкнуло японцев к изучению корейского языка, и в последнее время количество изучающих корейский язык стремительно выросло. Корейцы, тем временем, убедились в том, что они привычны к нашему образу мышления больше, чем они полагали, и теперь у них появилась масса возможностей для развития культурных связей с Японией.
Во время работы в американском университете мне посчастливилось встретиться с корейскими и китайскими студентами по обмену, многие из которых были неплохо знакомы с моими работами. Эти молодые люди часто заходили в мой офис, и, благодаря тому, что мы могли делиться нашим литературным опытом, у нас никогда не возникло проблем с общением. Несмотря на национальные границы и языковой барьер, было ощущение близкого знакомства и товарищества.
Формирование в Азии благоприятной культурной среды является результатом многолетней и напряженной работы огромного числа людей, действительно вложивших душу в свое творение. Хотя было сделано гораздо больше того, что возможно, я в меру своих сил продолжал вносить свой вклад. И после того, как мы создали пространство, в котором идеи могут свободно обращаться в условиях взаимного уважения и понимания их сущности, я приобрел надежду на то, что возникшие в последнее время между нашими странами проблемы будут решаться в кратчайшие сроки.
Для того, чтобы разделять и принимать опыт чужой культуры, мы должны, в первую очередь, осознать тот факт, что все мы являемся собратьями. И, независимо от того, на каком языке мы говорим, мы все испытываем, и нами управляют одни и те же чувства и эмоции. Именно эмоции определяют нашу сущность. Культурный обмен имеет важную цель - донести до понимая людей эту общность. Обмениваясь ценностями, мы как будто отправляем наши сердца через границы с тем, чтобы другие народы могли узнать и понять нас, а мы – их.
Как японец и как писатель, я опасаюсь, что сегодняшний спор вокруг островов Сенкаку и Такэсимы, может уничтожить тот мир, над созданием которого мы усердно работали в течение многих лет, и разрушить те культурные связи, которые мы выстраивали по крупицам.
К сожалению, пока существуют национальные границы, территориальные конфикты, веротяно, неизбежны. Это, однако, практические задачи, которые возможно разрешить на деле и которые требуют именно практического решения. Их не следует рассматривать в каком-то ином ключе. Когда возникают вопросы о принадлежности территорий, легко упустить из виду суть и поддаться "национальной гордости". Старые раны легко открываются, и чувства причиняют боль, но, если вмешиваются аргументы подобного рода, мы оказываемся на очень опасной территории, пути выхода с которой, зачастую, найти не просто.
Подогреваемые яростью споры довольно похожи на опьянение от дешевого алкогольного напитка - мы слишком быстро хмелеем, наши голоса звучат всё громче и необдуманные слова вырываются слишком стремительно. Наше поведение становится грубым, и наше мысли, обычно спокойные и взвешенные, упрощаются под воздействием наших низших инстинктов. Мы начинаем зацикливаться на своих потаенных чувствах и желаниях, возвращаясь к ним снова и снова и не оставляя никакого пространства для логики. Но после бестолковых криков всё, с чем мы остаемся на утро - это ужасное похмелье.
Мы должны защитить себя от политиков и тех, кто пытается спровоцировать нас. Во многом подобно тому, как нужно быть осторожным с парнем на вечеринке, который спаивает дешевым алкоголем, устраивая полнейший беспорядок и подначивая нас, сегодня важно не потерять головы. Воспрепятствуйте последствиям - на протяжении всей своей кампании в 1930-х гг. Адольф Гитлер призывал к возврату потерянных в ходе Первой мировой войны территорий и восстановлению былой славы и справедливости, использовав эти призывы в качестве фундамента для развертывания своего режима. Мы знаем, чем всё закончилось ... Сегодняшний конфликт из-за островов Сенкаку должен быть разрешен спокойно и с ясной головой, и мы должны тщательно проанализировать причины, которые привели нас к такому положению и позволили ситуации выйти из-под контроля.
Политики и полемисты могут быть невероятно искусны в произнесении впечатляющих, мотивированных речей, находящих отклик в сердцах людей, но, в действительности, они никогда не подвергают себя опасности. Это мы, мирное население, оказываемся втянутыми в конфликт и, в конечном итоге, страдаем.
В своем романе «Хроники заводной птицы» я обратился к реальным событиям, имевшим место в период японской оккупации Маньчжурии в ходе Второй мировой войны. Сражения в Маньчжурии были сравнительно короткими, но жестокими, и привели к потере более чем 20.000 японцев, русских и монголов. Всё ради территорий и границ. После завершения романа я ездил на место тех боев, чтобы собственными глазами увидеть землю, за которую воевали. Стоя посреди огромной бесплодной пустыни, по сей день усеянной боеприпасами и личными вещами солдат, я чувствовал себя совершенно беспомощным. Одна мысль бесконечным эхом звучала в моей голове: «Почему же на этом тощем, сером клочке ничтожности люди должны были так бессмысленно уничтожать друг друга?»
Как я говорил в начале этого эссе, у меня нет права комментировать недавние действия по изъятию японских текстов из китайских книжных магазинов. Это – тот вопрос, урегулирование которого находится исключительно в ведении китайцев, и он должен оставаться таковым до конца. Конечно, как писатель, я глубоко опечален произошедшим, но я практически ничего не могу с этим поделать. Единственное, что я действительно сейчас могу – это призвать каждого из вас проявить сдержанность и не принимать участие в любом акте возмездия за действия китайцев. В тот момент, когда мы наносим ответный удар или начинаем применять те же принципы поведения, мы лишь причиняем зло себе. Когда мы действуем опрометчиво, это становится нашей проблемой, и только мы сами несем последствия.
Напротив, если мы проявим сдержанность и, при этом, спокойно, скажем о том, что мы ценим, уважаем и продолжаем любить достигнутое нами за долгие годы напряженной работы, то мы, безусловно, будем пожинать плоды процветания. Это - прямая противоположность опьянению дешевым алкоголем.
Состояние похмелья рано или поздно проходит. Но нельзя разрушать пути, которые лежат в основе культурного обмена и установлению которых так много людей отдало столь много. Что ж, теперь мы уязвимы, но мы должны стремиться следовать этой стезе и сохранить все пути открытыми.
Прим.:
*Историю конфликта можно почитать, например, здесь: expert.ru/2012/09/13/eskalatsiya-na-neprikayann...
--------------------------------------------------------------------------
Photograph by Jordi Bedmar/EPA/Corbis
Ежегодное осеннее волнение здесь, в Токио, вокруг Нобелевской премии по литературе на прошлой неделе было более заметным, чем когда-либо еще. Японский писатель Харуки Мураками, мировая аудитория и литературная слава которого сбивают с толку (он - не американец, не пишет на английском языке, и в его творчестве не найти ни одного вампира или волшебника), не раз имел хорошие шансы на победу, но в этом году он возглавлял все до единого списки фаворитов. В преддверии сообщения из Стокгольма, ранним вечером по местному времени основной отечественный телеканал пустил в эфир сюжет, в котором читатели Мураками со всего мира выражали свою любовь к нему и его книгам на своих родных языках. Один китайский читатель заявил, что конфликт вокруг островов, недавно вспыхнувший между Китаем и Японией, никак не повлиял на восторженное отношение его страны к Мураками, несмотря на газетную статью автора, призывающую обе стороны прекратить пить сакэ национализма. (По сообщениям, ряд японских газет был запрещен в Китае в прошлом месяце. Так что, возможно, китайский почитатель не видел эссе Мураками).
Говоря об алкоголе: по крайней мере один бар в Токио гостеприимно принял так называемых «Харукистов» – самых преданных фанатов писателя на родине и заграницей - собравшихся в ожидании вручения Нобелевской премии. Их показали сжимающими книги и фотографии Мураками и держащими наполовину выпитые бокалы вина и пива. В прошлом только Чемпионаты мира и Олимпийские игры служили поводом для подобных мероприятий. Критики, филологи, читатели и профи издательского бизнеса в Японии и за ее пределами, казалось, в первый раз объединились в вере, что это «его год». Но, «его год» не наступил. Победил китайский писатель Мо Янь, и разочарованные Харукисты лишь печально вздохнули и вяло поаплодировали награде своего соседа. «Я очень рада, что победителем стал азиатский автор», - на выходе из бара сказала газете Mainichi одна женщина-харукист, оставаясь вежливой до конца.
«Когда я пишу романы, я должен укрыться в очень удаленном, темном и уединенном месте»,- сказал мне Мураками в нашу первую встречу летом 1999 года, использовав этот образ для описания своего творческего процесса и с тех пор не раз возвращаясь к нему в беседах. «А потом я должен вернуться обратно, подняться на поверхность. Это весьма опасно. И нужно быть сильным, физически и ментально, чтобы возвращаться каждый день». Читатели Мураками, скорее всего, мгновенно узнают его описание: это то же самое состояние, которое переживают многие из его персонажей, хотя для них опыт в большей степени буквален - с вовлечением колодцев, тоннелей метро и других подземных проходов в потусторонние сферы, где они борются, чтобы два мира соединилось. В изданном прошлом осенью «1Q84», последнем и самом длинном романе Мураками, героиня, фитнес-инструктор и наёмная убийца по совместительству, спускается с хайвэя по пожарной лестнице и сталкивается с искривленной во времени альтернативной реальностью, двумя лунами, двойниками и кровавым культом - с тем, что могло или не могло случиться в оруэлловском 1984.
читать дальшеНеудивительно, что единственная небеллетристическая работа Мураками называется «Подземка» - исчерпывающий сборник интервью, проведенных им с жертвами и виновниками одного из самых мрачных дней в истории современной Японии: газовой атаки на пассажиров токийского метро в 1995 году. И, да, газ был выпущен членами кровавого культа. Но большинство читателей не знают, что Мураками сам обитает в параллельных реальностях, и не только за письменным столом. Один (Мураками) находится в Японии, а другой – он почти везде, и, прежде всего, в Соединенных Штатах. Поведение, репутация и восприятие каждого из них во многом резко отличается.
Я впервые встретил Мураками тринадцать лет назад, в центральном токийском офисе писателя. В то время я жил в Осаке и в буквальном смысле стал предметом пари, после того как группа редакторов местного англоязычного журнала поручила мне взять интервью у Мураками, добродушно сделав ставки на то, что я потерплю фиаско. «Он - отшельник», - сказали они мне, и это наблюдение позднее было подтверждено моими японскими друзьями.
К тому моменту я прочел ряд новелл и романов Мураками и написал рецензию на вышедшую тогда книгу «Хроники Заводной Птицы», но я практически ничего не знал об авторе. Я запечатал в конверт ксерокопию моей рецензии, несколько опубликованных мною рассказов и краткое сопроводительное письмо и отправил всё это в офис Мураками. На следующей неделе пришел факс с датами, в которые возможна встреча, и оговоркой: «Но вы должны будете приехать в Токио», как если бы я мог посчитать это условием, препятствующем реализации моего мероприятия. Мураками, с которым я познакомился, уже являлся автором бестселлера - миллионными тиражами разошедшегося в Японии романа 1987 года «Норвежский лес», однако, он говорил о нахлынувшей популярности отстраненно и даже иногда с досадой. «Я не мог пойти в ресторан или на ж/д станцию, не будучи кем-то сфотографированным», - вспоминал он. «Это было ужасно. Это никогда не повторится». Последовавшее со стороны СМИ преследование вынудило Мураками и его жену Йоко бежать из страны, переехав сначала в Грецию, потом в США, и было ясно видно, что случившееся по-прежнему вызывает у него болезненные воспоминания. (Он ошибался в отношении продаж, но был прав в отношении вторжений в его частную жизнь. Десять лет спустя, когда «1Q84» стал его вторым романом, проданным в Японии тиражом в миллион с лишним копий, знаменитого автора было нигде не найти).
Мураками был также амбивалентен по отношению к родной стране. Он говорил о том, насколько ненавидит японский литературный истеблишмент с его узкими группировками и обязательствами, как он всегда хотел «сбежать из Японии – сначала из Кобе, потом из Токио», и как он видел себя профессиональным писателем, мастером, который усердно работает и сдает работу издателю в срок, и этого было бы достаточно. Когда я спросил его о юности, он говорил о том, что чувствовал себя преданным после подавления властями протестов в 1970-х: лидеры движений, его сверстники, купили себе костюмы и превратились в сарариманов, их страсть переключилась на производство денег. О японском активисте, Нобелевском лауреате Кэндзабуро Оэ, Мураками сказал: «В молодости он произвел на меня впечатление, но я не интересуюсь политикой и не делаю заявлений. Я оставил политику ему. То, что меня волнует – это мои читатели».
«Каждая книга, которую я публикую»,- заметил он, - «даже до того, как она рекламируется или рецензируется, продается в Японии тиражом 300 000 копий. Это и есть мои читатели. Если вы писатель, и у вас есть читатели - у вас есть всё. Вам не нужно критиков и отзывов». Когда я спросил его о возможности присуждения ему Нобелевской премии, он рассмеялся. «Нет, я не хочу наград. Награда означает, что вы достигли финиша». С той первой встречи я много раз общался с Мураками, в Токио, Бостоне, Нью-Йорке и Сан-Франциско. В последнем меня попросили почитать с ним и взять интервью на сцене до отказа заполненного трехтысячного зала Калифорнийского универститета в Беркли. Прожив ни один год в Токио и Нью-Йорке, я стал больше ощущать двойственность его публичного имиджа. В Японии Мураками - коммерчески успешный писатель, со всеми вытекающими из этого ярлыка последствиями: там он - шоумен, который может позволить себе, как финансово, так и иными способами, защищать свою частную жизнь. В остальном мире, и, в первую очередь, в США, он - литературный алхимик, который наплавляет Восток на Запад и который, когда у него появляется возможность, приветствует своих читателей с тем великодушием, которое он никогда не будет предлагать дома, в Японии.
Японcкий Мураками - затворник и на взгляд некоторых читателей, особенно пожилых, слишком вестернизирован, или, как раньше говорили японцы, batakusai - «воняющий маслом». Моим японским дяде и тёте было за шестьдесят, когда они говорили мне, что просто не могут читать его прозу, что она, на самом деле, не японская. Мои семидесятилетняя мама-японка усадила меня дома в Бостоне и открыла две книги, одну – литературной знаменитости Ясунари Кавабаты, другую - Мураками. «Это», - сказала она, указывая на стоические строки традиционных кандзи в книге Кавабаты, - «традиционная японская литература». «А это», - она показала на Мураками, - «мешанина из катаканы и хираганы, это - нечто другое». Мураками сказал, что он обрел голос, написав первые страницы своего первого романа на английском языке и затем переведя их на японский. (Мураками также является профессиональным переводчиком американской литературы). «Странно», - часто шутит он, - «по мере того, как я старею, мои читатели молодеют».
Он читал ровно один раз здесь, в Кобе, после ужасного землетрясения, ударившего по его родному городу в 1995 году. Он не будет соглашаться на телевизионные или радио-интервью («Они нарезают всё, что вы говорите, так, как выгодно им»), и не будет появляться на обложках журналов, потому что «они пристально разглядывают вас с полок газетных киосков, а потом другие люди смотрят на вас, и вы чувствуете себя неуютно». Одним словом, Мураками в Японии – это коммерчески успешный вензель.
Но за пределами Японии Мураками – любезная знаменитость, раздающая интервью, подписывающая книги и общающаяся с прессой и посетителями на самых открытых тусовках. В магазине Barnes & Noble на Манхэттене он щеголял в солнечных очках а-ля рок-звезда, и его сопровождал охранник, но он улыбался и пожимал каждую протянутую ему в приветствии руку. Я наблюдал, как он подписывал книги в центре Сан-Франциско в течение почти двух часов, пока я, подстрекаемый Йоко, не посоветовал ему остановиться. «Я сильный, ты же знаешь», - ответил он с усмешкой. За пределами Японии Харуки Мураками становится Японией, или, по крайней мере, он хочет, чтобы вы видели в нём Японию. «Думаю, что я становлюсь своего рода лицом Японии», - оправдывался он пару лет назад, раскачиваясь в кресле в своем токийском офисе. «Возможно, послом по вопросам культуры. Это большая честь и ответственность, и я единственный, кто может этим заняться».
Когда в 2006 году ему присудили Премию Кафки, я получил множество запросов от японских журналистов, одна из которых пригласила меня посидеть в баре по соседству. Она хотела знать, поддерживаю ли я контакт с Мураками, и планирует ли он присутствовать на церемонии награждения в Праге? Он присутствовал, а потом неожиданно появился в Израиле и Испании, чтобы получать самые лестные отзывы и выступать, затрагивая, главным образов, нравственные вопросы: объявляя о своей солидарности с угнетенными в Израиле и Испании и порицая ядерную политику своей страны после катастрофы в Фукусиме.
Он был прав насчет своих посольских функций. Никто, кроме Мураками, не может быть лицом Японии, пока запутанная политика и давление со стороны быстрорастущих соседей вынуждают страну слабеть. И именно Мураками заслужил то доброе отношение и уважение заграницей, в котором сейчас так остро нуждается Япония. Однако и образ, и личность Мураками намного сложнее. Когда Калифорнийский университет пригласил меня провести совместные чтения и интервью, у меня были некотрые опасения. Они отправили меня в Сан-Франциско – пообщаться с ним и Йоко до начала мероприятия. Мураками проговорил со мной о бейсболе, джазе и американском банковском кризисе. Мы ни словом не обмолвились об интервью. Наконец, я набрался смелости и спросил его, что мы должны говорить со сцены. «Ох, то, о чем мы обычно говорим, Роланд», - сказал он, - «не волнуйся».
Человек, к которому я присоединился на сцене следующим вечером, оказался блистательным актером. «Я должен был сегодня вечером в баре смотреть, как Акинори Ивамура выигрывает свой первый чемпионат в составе Tampa Bay Rays», - начал он. «Или я мог бы гулять с Томом Йорком из Radiohead по Токио. Вместо этого я здесь с вами, в Беркли. Вам очень повезло, знаете ли». Его иронии, такту и шуткам аплодировали в Калифорнии. Там был Харуки Мураками, японский автор, приветствующий своих американских читателей так, как это близко им, и, что невероятно, с их чувством юмора. Есть два Мураками - тот, который отказывается от внимания на родине, и тот, который принимает любовь и награды в Нью-Йорке, Сан-Франциско и других крупных городах Америки и Европы, а также на страницах The New Yorker. Но для Харукистов по всему миру, не говоря уже о донимающей (его) издательской индустрии, двух, отнюдь не достаточно.
Roland Kelts